«« Перейти в раздел "Пресса"

«ОБОЙДЕМСЯ БЕЗ ЭТИХ ФАКТОВ».

- Я, - говорит,- по делу пришедши, с утра сижу. А ежели еще натощак меня по морде хлопать начнут в государственном аппарате, то покорнейше благодарю, не надо, обойдемся без этих фактов.
Михаил Зощенко. Рассказ «Волокита»

Хотя у актера Виктора Ященко нет официальной бумаги, закрепляющей за ним звание заслуженного, он, несомненно, таковым является. Более того, зрители относятся к нему с особой теплотой. То ли он неизменно наделяет людей, которых играет, своей деликатностью, незлобивостью и тому подобной терпимостью, то ли заражается от сценических персонажей означенными качествами. Такое возникает светлое впечатление.
Дело в том, что Виктор Павлович – артист не сильно гуттаперчевый и всё на свете: от гада до ангела – сыграть вряд ли может. Искусства перевоплощаться до неузнаваемости за ним не водится. Ну, так, к примеру, Алексея Баталова кто видел в роли негодяя? То-то же… Вот и у Виктора Ященко есть благородное амплуа. Как – по школе – не ищи у его славных персонажей дурные качества, чего-то они не обнаруживаются. При этом никакой пресности, или приторности, или вранья бессовестного. Даже когда его Чебутыкин в чеховских «Трех сестрах» произносит возмутительную фразу о только что убитом Тузенбахе, за этим нет ни цинизма, ни равнодушия, а есть грустное знание о жизни и мире людей, для которых одним бароном больше, одним меньше – без разницы. И Полоний в «Гамлете» – не глупый хлопотун, а трепетно любящий отец, с вечным страхом за судьбу детей, с готовностью унизиться самому, лишь бы их оградить от бед. Артист, разумеется, не причесывает их под пушисто- положительных персонажей, но он их понимает. И мы понимаем, как состругивает с человека живые чувства усталость от жизни, как сгибает зависимость от верховной власти.
С сочувствием смотрели мы на героев Виктора Ященко, подчас неловко и забавно ищущих свою нишу, своего человека, свое место под немилосердным солнцем. Как саймоновский «последний пылкий влюбленный» или интеллигентный мясник Сэм из «Девичника над вечным покоем» А.Менчелла. А уж старосветский помещик Афанасий Иванович, ничем среди сограждан не выделяющийся, – такая открытая и любящая душа, что впору залюбоваться.
Не от этой ли фигуры для нынешнего автора моноспектакля тянутся ниточки к простодушным городским обывателям, населяющим рассказы Михаила Зощенко? То, что они выросли из шинели Акакия Акакиевича, давно замечено, но по отношению к новой работе ростовского артиста вполне можно эту родословную пополнить и другой гоголевской фигурой.
Виктор Ященко написал инсценировку по самым известным (и нередко звучащим со сцены) рассказам М.Зощенко: «Мещанский уклон», «Неизвестный друг», «Аристократка», «Монтер», «Собачий нюх», «Волокита»… Написал, срежиссировал и сыграл.
Рассказы и фельетоны уникального писателя читали за минувшие 90 лет замечательные артисты – от Владимира Хенкина до Александра Филиппенко. Это была высокого класса эстрада по ранжиру сатиры и юмора. Виктор Ященко сочинил спектакль. Назвал он его «Канцелярской поэмой». Еще подзаголовок имеется – «Вот и мне хотелось бы…»
Осторожно перебирая длинную веревку, главный герой-рассказчик подтягивает ее к себе, точно на том конце – подсеченная рыба, и вытягивает из одной кулисы стул с чайной чашкой, из другой – такой же стул с папками бумаг. В этих старых, вспухнувших на наших глазах папках с тесемочками – житейские истории. Истории борьбы обычного человека с мелкими неприятностями, которые на удивление больно ранят. Наверное, потому, что жизнь в основном из мелочей и состоит. А бюрократические закорючки способны так вцепиться, что до крови расцарапают.
Уже давно нет таких папок-раскладушек с тесемочками, обер-стрелочников и фильдекосовых чулочков, а чиновничий мир как был, так и есть. Неистребим, короче. Более того, размножается в геометрической прогрессии и смеется в лицо каждому следующему поколению. Птеродактили вымерли, блохи-вши-клопы остались. И эта живучая канцелярская вошь воспета в одноименной поэме. С издевкой, конечно, и некоторой долей печали.
Заметьте при этом, что пострадавший гражданин ищет помощи не у закона, а у других граждан, или самолично дает в морду обидчикам, или изобретает другой «острый способ» отстоять свои интересы.
Про все эти способы человек с простодушными голубыми глазами рассказывает нам, сам удивляясь: чего только на свете не бывает и какие только люди не попадаются на пути. При этом Виктор Ященко публику не смешит. Не делает многозначительной паузы перед ударной фразой и в помощь слову особого подспорья не берет. А давно растасканные на цитаты речевые обороты не заслоняют главного – передачи самочувствия человека, который в коряво устроенной жизни старается уберечься от тяжких телесных и душевных повреждений.
Чудно избранная интонация сразу же мобилизует наше внимание: рассказчик не жалуется, не гневается, не возвышает голоса, а в несомненной надежде на понимание делится богатыми жизненными ощущениями. Этот автор – полпред зощенковских персонажей, очень на них похожий. А иногда просто оборачивается одним из них, надев балахон из старых газет, заляпанных краской, и такую же бумажную шапчонку-наполеоновку с надписью «Вася».
Короче, у Виктора Ященко – не эстрадное выступление. У него спектакль. Он про жизнь рассказывает. Протекают же ее события там, где и мы бываем: в разных конторах, в трамвае, на улицах, в театре… И часто с приятностью и пользой. А эти, ященковские, недотепы какие-то. Одного, кустаря-пролетария, из трамвая выкинули; другому в некоей многоуважаемой канцелярии накостыляли ни за что ни про что; у третьего, богатого человека, имеющего жену, два самовара и аж 15 утюгов, квартиру обчистили самым преподлым образом… В общем, если ты не поешь тенором в опере, никакого тебе уважения и спокойной жизни.
Конечно, неприлично над чужим горем хихикать, но, ей-Богу, смешные люди. А с другой стороны, жизнь-то у них одна. Как и у нас. Отсмеешься – и жалко их станет.
Виктору Ященко не просто жалко стало. Вывел он «Аристократку» на чистейшую драму. Рассказал про конфуз с дамой, которая пирожными объедалась без зазрения совести. Теперь десятой стороной будет обходить дам, которые в шляпках или с мопсом в руках. И тут голос рассказчика дрогнул, в глазах слезы стали, не проливаются. И медленно, как пленку назад прокручивают, рассказ сначала пошел:
«…А встретился я с ней во дворе дома. На собрании. Гляжу, стоит этакая фря. Чулочки на ней, зуб золо¬ченый.
– Откуда,– говорю,– ты, гражданка? Из какого номера? – Я,– говорит,– из седьмого.
– Пожалуйста,– говорю,– живите.
И сразу как-то она мне ужасно понравилась. Зача¬стил я к ней. В седьмой номер. Бывало, приду, как ли¬цо официальное. Дескать, как у вас, гражданка, в смысле порчи водопровода и уборной? Действует? – Да,– отвечает, –действует.
И сама кутается в байковый платок, и ни мур-мур больше. Только глазами стрижет. И зуб во рте бле¬стит. Походил я к ней месяц – привыкла. Стала по¬дробней отвечать. Дескать, действует водопровод, спа¬сибо вам, Григорий Иванович.
Дальше – больше, стали мы с ней по улицам гу¬лять. Выйдем на улицу, а она велит себя под руку принять. Приму ее под руку и волочусь, что щука. И чего сказать – не знаю, и перед народом совестно.
Ну, а раз она мне и говорит: – Что вы,– говорит,– меня все по улицам водите? Аж голова закрутилась. Вы бы, – говорит,– как кава¬лер и у власти, сводили бы меня, например, в театр.
– Можно,– говорю.
И как раз на другой день прислала комячейка би¬леты в оперу. Один билет я получил, а другой мне Васька-слесарь пожертвовал.
На билеты я не посмотрел, а они разные. Который мой – внизу сидеть, а который Васькин – аж на самой галерке…»
Тихо, почти шепотом говорит, а кажется, будто он с невыразимой грустью одну и ту же фразу повторяет: «И сразу как-то она мне ужасно понравилась…» И превращается анекдотичный сюжет в драму неслучившейся любви.
И вообще так называемый маленький человек тоже имеет большое сердце. А если кто-то считает, что его вроде бы неприметная жизнь ничего не значит, то это форменное свинство. На мой вкус, музыкальных фрагментов в спектакле больше, чем требует сценическая история, но когда звучат слова песни: «А без меня, а без меня/ здесь ничего бы не стояло,/ когда бы не было меня…» – комментариев не требуется.
Человек же, пока живет, всё надеется на лучшее. Оправившись после затрещин, обидного пренебрежения и разочарований, коллективный герой «Канцелярской поэмы» уверяет, что в последнее время лучше жить стало. В чем именно? Тут пауза. Припомнить же еще надо. Ах, вот – воровать стали меньше.
Тут зал хохочет от души. Времена сомкнулись. (И этому нисколько не помогал мобильный телефон в руках артиста; совсем не в нем – знак сегодняшнего дня.) Николай Михайлович Карамзин, которому принадлежит всем известное емкое определение главной черты российской жизни, нынче, пожалуй, затруднился бы с поиском приличного слова на этот счет.
Беспочвенный и столь же несокрушимый оптимизм – еще одна наша родовая черта. «Было бы смертельно удивительно», если бы он вдруг исчез.

Людмила Фрейдлин,
театральный критик, член Союза театральных деятелей России,
автор книг "Витамин Т2 и "Театр с главного входа"
г. Ростов На-Дону - г.Новошахтинск

Фото предоставлены театром

 

P.S. У премьеры в Новошахтинске есть одна примечательная особенность. Виктор Ященко служит много лет в Ростовском молодежном театре, который переживает сегодня, наверное, самые трудные времена за всю свою историю. Безрежиссерье, долги, всеобщая нервозность, афиша без новых премьерных названий… Не до Ященко. Хотя, казалось бы, стоило ухватиться за инициативу артиста – в театре-то три сцены, места хватило бы. Нет, не до него.
И тут Новошахтинский драматический театр предоставляет артисту и площадку, и зрителей, проводит премьеру, закрывая ею сезон. Надо полагать, и в следующем сезоне спектакль будет заявлен. Было бы смертельно удивительно, если бы «Канцелярская поэма» прошла в Новошахтинске только один раз и если бы наш оптимизм в конце концов не нашел кусочек твердой почвы.