«« Перейти в раздел "Пресса"

«КОЕ-ЧТО ПРО СВОЙСТВА ЭТОГО МИРА»

Новошахтинск Ростовской области стал четвертым городом, в котором проведен семинар-лаборатория по поддержке театров малых городов России. Это инициатива Государственного Театра Наций, которая осуществлялась в рамках президентской программы по отношению к этим малым городам.

Блиц-программа лаборатории на первый взгляд казалась абсолютно нереальной. На пять дней в южный город приехали арт-директор проекта Олег Лоевский, куратор театральных проектов Государственного Театра Наций Елена Носова, педагоги по сцендвижению и сценической речи Владимир Малюгин и Наталья Седова, режиссеры Елена Невежина, Кирилл Вытоптов и Александр Хухлин. На следующий же день после мастер-классов и читки пьес начались репетиции и консультации педагогов по согласованию с режиссерами. Трехдневные репетиции завершились показами эскизов спектаклей.
Заранее художественному руководителю Новошахтинского городского театра Светлане Соповой были высланы тексты 30 современных пьес с правом выбора трех из них для постановки. Итак, в этот план вошли «Ночь Гельвера» И.Вилквиста, «У ковчега в восемь» У.Хуба и «Иллюзии» И.Вырыпаева. Три молодых режиссера, каждый уже с определенным послужным списком и именем в театральном мире (последний день новошахтинской лаборатории совпал с церемонией вручения премии «Золотая маска», и все узнали, что А.Хухлин стал ее лауреатом) за три дня (!) поставили одноактовки. И хотя они именовались эскизами, и поле для завершающей работы над ними просматривалось, их внятное решение делало спектакли полноценными для зрителей.

Указание автора пьесы «У ковчега в восемь», будто она адресована детям, можно и не принимать за чистую монету. Спектакль по ней взрослым тоже смотреть нескучно, и вроде бы простодушные высказывания персонажей о Боге в действительности очень неглупы.
Одеты они не по-пингвиньи, а в любимые подростками майки, кроссовки и полосатые гольфы, а Голубка, как чиновница при Ное для особых поручений, - в строгий серый костюм. Гладко зачесанные волосы и очки завершают важный облик фигуры при исполнении (актриса Марина Хлебникова). Опознавательным знаком Ноя становится классическая белая борода, которую артист Валерий Клевцов привязывает в присутствии зрителей.
Интрига увлекает: всё время надо прятать третьего пингвина от глаз бдительной Голубки, а потом морочить Ноя, выдавая за голубя пингвина Лешу, который наденет такой же пиджак, как на ней, будет наивно таращить глаза и попискивать.
Второй пингвин в этом спектакле – женского пола, и, выбирая между Ольгой Соповой и Марией Третьяковой, режиссер Елена Невежина решила оставить их обеих в этой роли. Маша играет существо милое, незлобивое, Оля – егозу, задиру. В общем, две стороны одного характера проявляются, не разрушая цельного образа, а уж от имени Бога из окошек в чемодане актрисы говорят синхронно, точно эхо тут же догоняет произнесенное механическим голосом слово.
Пингвины смешливы; от полноты жизни, наверное, им всё вокруг кажется забавным. Артисты представляются своими именами: Алексей Кривенко играет пингвина Лешу, он постарше и верховодит остальными; Константин Ленденев – пингвин Костя, поначалу мрачноватый и недобрый, но общее веселье в конце концов захватывает и его. А главное – он заражается желанием помогать другим. Зонт в дождь оказывается только у него, и он приглашает укрыться под его куполом другим пингвинам. После приключений на ковчеге, куда пингвин Костя попал исключительно потому, что Леша, Оля и Маша не бросили его тонуть во всемирном потопе, он по-другому переживает то, что раздавил бабочку, и мается своей виной.
Пока друзья прячут то одного, то другого собрата в чемодане, Ной, умостившийся за конусной лестницей, читает газету, изредка поглядывая на шебутную стайку пингвинов, и выходит из своего укрытия только к финалу, чтобы проводить в новый мир последних пассажиров ковчега. Они впервые услышат от старика, похожего на Бога (во всяком случае, свои внешним видом отвечающего типовым представлениям о нем), что Бог – везде, в каждом живом существе.
Пережив рискованное путешествие, пингвины еще спорят, существует Бог или нет, и сомнение выводит их на резонный вопрос:
- Если Бога нет, почему мы тогда все время о нем говорим?
Оказывается, «чтобы не чувствовать себя такими одинокими». И, наконец, они повторяют слова Ноя, но уже как собственное открытие, родившееся «по ходу жизни»:
- Может, в каждом из нас есть Бог.
И уж совсем просветленно:
- Надо просто глубоко в себя вслушаться.
Это, конечно, уже понято навсегда. А тут пара спасенных бабочек выпорхнула из-под ног, и наши герои устремились вслед за ними: дети есть дети.

После такой светлой повести о приключении на ковчеге зрители дневного спектакля окунулись совсем в другую атмосферу – предвоенной Германии с ее расовыми чистками, погромами, с нарастающей фашистской истерией. Спектакль «Ночь Гельвера» И.Вилквиста играется на пике эмоций с первой же сцены. Где-то близко – заваруха, шабаш, безумие толпы, неустанно скандирующей: «Бей сволочей! Бей сволочей!»
Режиссер К. Вытоптов помещает Карлу и Гельвера в пространство, мало похожее на жилое. Оно огорожено красно-белой лентой – обычно таким образом обносят временно вырытую яму или другое опасное место, куда лучше не ступать. С одной стороны впритык к ленте поставлен стул (точно место для боксера на ринге), с другой – небольшой круглый стол. Заметный предмет в этой условной комнате – напольные часы с обувной коробкой наверху. В коробку уложены два игрушечных солдатика, ими любит играть Гельвер.
Молодой человек в сегодняшней камуфляжной форме, он влетает в дом, взбудораженный разбойничьим настроем толпы, частью которой он только что был. Он размахивает куском полотна болотного цвета, гордый тем, что предводитель озверевших юнцов Гильберт доверил ему этот флаг. «Гильберт дал, Гильберт сказал»… - повторяет Гельвер с фанатичной верой в своего кумира. В сильном волнении, крича и кружа по комнате, он пытается муштровать Карлу, чтобы и ее приобщить к науке Гильберта, требующей беспрекословного повиновения.
Михаил Сопов играет человека, в котором бурлит желание яркого действия, стремление быть вместе с другими людьми, которых он видит по-своему, в героическом ореоле - вот так преломленными в пораженном мозгу. Но когда Карла рассказывает о своем замужестве и рухнувшем счастье, о рождении девочки-«обезьянки» и потере ребенка, Гельвер слушает, притихнув, понимая и сочувствуя.
Олеся Агрызкова, играющая Карлу, передает огромное внутреннее напряжение молодой женщины, которая и до фашистских погромов добровольно обрекла себя на любовь-муку к душевнобольному парню, которого подобрала на улице. Гельвер занял место в ее душе, которое предназначалось «обезьянке», и теперь Карла пытается спасти его, терпеливо объясняя ему, куда надо идти, как себя вести в наэлектризованной толпе, жаждущей крови.
Выкрики на улице то приближаются, то отдаляются. Нет ударов в дверь, как указано в пьесе. В комнату вбрасывают тюк, обернутый красной в белый горошек тканью (знак угрозы) – такой расцветки платье у Карлы. Понятно, что убийцы «сволочей» и дебилов, а также тех, кто прячет их, близко, и Карла затевает смертельную игру в «мозаику»: она раскладывает у себя на лице разноцветные таблетки Гельвера, и он, завороженный ее ласковым голосом, глотает одну за другой… Эта сцена высочайшего накала, когда слова произносятся вполголоса, а чувства Карлы, избавляющей своего приемыша от расправы, очевидны для публики, и есть кульминация спектакля. Гельвер проборматывает предсмертные слова, обняв красный тюк в белый горошек. На крыше часов, в обувной коробке, тикают, точно отстукивая последние мгновения и ее, Карлы, заводные солдатики Гельвера. Она останавливает их и спокойно делает круг по комнате – она готова к вторжению смерти.

«Иллюзии» И.Вырыпаева еще не имеют сценической истории. У молодого театра (ему 9 лет) нет опыта работы с постмодернистской пьесой. Новошахтинская публика никогда не встречалась с драматургией подобного рода. Более лабораторную, экспериментальную ситуацию трудно представить.
И.Вырыпаев предпослал своей пьесе эпиграф из Корнеля:

И если смелы вы, то в иллюзорном виде
Я покажу вам то, что слышал он и видел,
Что в жизни испытал. И перед вами тут
Воскреснет прошлое и существа пройдут,
Не отличимые от созданных из плоти.

Зрителям эпиграф неведом, но название «Иллюзии» должно их настраивать на историю определенного свойства. Она зыбкая с точки зрения привычной логики. Выходят двое мужчин (им по 35 лет) и две женщины (им по 30) и рассказывают о судьбе таких же двух пар, только тем было за 80. То есть рассказывают не о себе (автор не дал им имен), но явно и не о посторонних людях. То ли примеривают их жизнь на себя, то ли, не без удовольствия, морочат нас. Они-то, эти четверо, - здесь, перед нами, во плоти и крови, к тому же вписанные режиссером А.Хухлиным в подробнейший быт. Сидят каждый на своей кухне в домашних тапочках, майках и халатах, у второй женщины закручено на волосах полотенце – после недавнего душа, видимо.
Облезлые тумбочки, нагромождение посуды: кастрюльки, кофейник, джезва, чайные чашки… Кто чаек попивает, кто консервами закусывает. Старые приемнички или динамики у каждого на тумбочке изредка подают голос. Один и тот же. Скорее всего, это голос Эмилио Туэро, первого исполнителя знаменитой песни «Besame mucho», которая было невероятно популярна в Советском Союзе после войны. Счастливчики, имеющие приемники, выставляли их в открытые окна, и вся улица слушала завораживающую мелодию и загадочные слова, хотя, ясное дело, песня была про любовь.
Эти убогие коммунальные кухни и экзотичная «Besame mucho» – стопроцентно российские реалии, и английские имена персонажей нас не обманут. Путаные речи их, с повторами и жестокими выдумками (не исключено, что они были на самом деле) обрушиваются на нас, но не угнетают, а даны на наше усмотрение, и мы сами вольны во что-то из сказанного верить, а что-то отринуть как невозможное. Но несомненно то, что четыре одиноких человека на затрапезных коммунальных кухнях тешат себя иллюзиями. Перед ними прошли существа, «не отличимые от созданных из плоти». И мы их тоже увидели из рассказов двух мужчин и двух женщин: увидели Сандру и Альберта, Маргарит и Денни.
Пьеса, как и песня, звучащая из старых приемничков, - о любви. Альберт произносил примечательную фразу: «Любовь – очень простая вещь, доступная единицам». Парадоксальное заявление. Впрочем, как и вся история 50-летней дружбы двух семейных пар. Они с нежностью относились друг к другу, а на пороге смерти делали признание, поразительное для них самих. Сандра была счастлива в союзе с Денни, а Маргарит – с Альбертом. Так они считали и не кривили душой. А в действительности, оказывается, любовь к Сандре жила в Альберте всегда, но он «почему-то не знал об этом». Денни же влекло к Маргарит. И каждая из женщин любила мужа подруги. Любой из этих четверых мог бы сказать словами Альберта: «Не найдя настоящей любви, мы решаем, что ее вообще не существует, что это все литературный вымысел, и тогда мы женимся на том, кто рядом, кто реален, кто под рукой, и потом живем с ним или с ней всю жизнь, думая, что вот это и есть все, на что способно человечество, вот это и есть вся любовь, какая только может быть, но любовь на самом деле совсем другая. Она не такая, она не та. Она что-то совсем другое. Она есть, Маргарит. Просто нам с тобой не дано было испытать ее».
Все четыре исполнителя: Оксана Второва и Александр Пхида, Александра Сопова и Юрий Сопов – передают ощущение непрочности мира, тайны человеческих привязанностей, возникающих и рвущихся неизвестно по каким законам. Всю долгую жизнь они как-то плохо понимали, что с ними происходит; хотели найти «свое место в этом мире», но разве можно быть уверенным, что ты занимаешь именно свое место и рядом с тобой – именно твой человек? А может быть, их позднее прозрение – тоже из разряда иллюзий?
У сомнений нет разрешения, и нет ответа на вопрос: «Ведь должно же быть хоть какое-то постоянство в этом переменчивом космосе?» Каждый человек, несмотря на опыт многих поколений, заново ищет для себя ответы, и опору, и своего человека. С тем мы и уходим из зрительного зала. Но не сразу, потому что после спектакля проходят запланированные обсуждения, а потом, выходя в фойе, зрители бросают в трехлитровые банки листки, голосуя за один из трех вариантов: «оставить, как есть», «продолжить работу» и «забыть, как страшный сон».
Было опасение, что «Иллюзии» зал воспримет с напрягом. Так и случилось. Зрители признавались, что старый добрый психологический театр им ближе, но всё же большинство голосов – 95 процентов - было подано за все три спектакля. И артистам хочется оставить их в репертуаре. Они вложили в них все свое умение, всю душу. Впервые за девять лет с ними (пусть очень мало по времени, но буквально денно и нощно) работали педагоги высокого уровня и режиссеры новой формации. Репетировали сразу на трех площадках – откуда они только взялись в маленьком театре на 800 квадратных метров? А вот отыскались. Один спектакль репетировали на квартире художественного руководителя театра, другой – на арендованном цокольном этаже возведенного по соседству нового здания, третий – собственно в театре.
Артисты с благодарностью впитывали каждое слово и были в эти пять дней счастливы. Эта эйфория захлебного, жадного, радостного творчества захватила всех работников театра. Монтировщики удивляли москвичей тем, что уже в позднем времени напрашивались на еще какую-нибудь работу. Им говорили: «Всё в порядке, идите домой», - а они спрашивали: «А может, я сколочу, подправлю, подкрашу?...» - «Да нет, ничего не надо больше. Идите отдыхайте», - а они все крутились тут, не хотели уходить. Когда же отыграли три спектакля, артисты до утра не покидали театр: переживали заново «лабораторные дни», обсуждали то, что поняли и усвоили, строили планы…
Надо сказать, что они вообще так относятся к своему делу, проводя жизнь в театре, и, без сомнения, заслужили эту удачу – войти в программу помощи театрам малых городов.
Таких городов в стране свыше 200, и театры в них тоже не должны быть обойдены счастьем подобного сотрудничества, поддержкой мастеров. Новошахтинский опыт подтвердил высокую ценность проекта Театра Наций, который – хорошо бы! – не имел конца, а стал постояннодействующим.

…Между спектаклями в итоговом дне программы было несколько часов перерыва. Я сидела в зале и увидела перед собой девочку. В театре не гоняют «посторонних»; сидит – значит, ей интересно. Мы познакомились. Девочке Насте 12 лет. Она должна была прийти на спектакли с родителями, но в доме уже месяц нет воды, а бабушка, на счастье, живет недалеко, родители в очередной раз таскали воду и в театр не успели.
- Я смотрю, как свет ставят, - шепотом сказала она, и я подивилась ее профессиональному интересу.
Оказывается, Настя играет в маленьком театре при храме в небольших пьесах духовного содержания. Она и на школьной сцене поет и очень, очень хочет стать актрисой, играть в этом театре. Я познакомила Настю с художественным руководителем театра Светланой Николаевной и думаю, что сделала доброе дело. Может быть, не только Насте, но и театру и будущим зрителям.
Людмила ФРЕЙДЛИН,
член Союза журналистов России и Союза театральных деятелей России,
автор книг о донских театрах: "Витамин "Т". Театральные истории" и "Театр с главного входа".